Рожденные в СССР: почему российские миллиардеры не любят вспоминать 90-е

Многие участники списка Forbes заработали свои первые миллионы, продавая вареные джинсы в постперестроечные времена, но залог их благосостояния кроется в социалистическом прошлом

Воскресным днем в марте 2016 года я брала интервью у Константина Эрнста в телецентре «Останкино». Он был в прекрасном настроении, мы провели как минимум два часа за оживленной беседой. В какой-то момент я спросила, почему он не включил образы девяностых годов в церемонию открытия Олимпийских игр 2014 года в Сочи, где с помощью танцоров, спецэффектов и видеоряда была воссоздана чуть ли не вся история России. «Память об этом времени слишком свежа, — ответил Эрнст, став в мгновение гораздо более сдержанным, — эти годы были слишком болезненны, чтобы их можно было показать по телевидению».

Если даже представитель творческой профессии Эрнст осторожно подбирает формулировки, вспоминая о девяностых, что говорить о русских бизнесменах? Всякий раз во время наших бесед они старались дистанцироваться от токсичного наследия тех лет. Петр Авен, к примеру, сразу перешел на английский язык. Залоговые аукционы 1995 года, по его мнению, были «абсолютно несправедливы», их последствия до сих пор живы: «Пройдет много лет до того момента, когда частная собственность будет считаться законной в России». Он прав: 70% населения России по-прежнему считают, что крупные состояния не зарабатываются честным трудом, а создаются мошенническим путем.

Каждый раз, когда я просила русских миллиардеров поделиться своими мыслями (пусть даже в самых общих чертах) о том, что позволило им заработать свои состояния, они крайне неохотно говорили о девяностых. Тяжелая работа, вспоминали они, инновационный образ мысли, возможно, немного удачи. И что они особенно любили подчеркивать с своих интервью — каждый из них, что называется, селф-мейд.

В этом они не одиноки. В майском рейтинге богатейших людей Великобритании Sunday Times Rich List говорится, что 94% из них тоже причисляют себя к когорте селф-мейд. Может быть, это звучит банально и чересчур прямолинейно, но само по себе понятие «селф-мейд» — весьма сложный термин. Все согласны с его буквальным значением: кому-то с рождения были даны довольно скромные стартовые позиции, но это не помешало совершить резкий прыжок по социальной лестнице, сопровождающийся, возможно, ростом финансового благосостояния и политического влияния. Но как выделить тех, кто добился этого исключительно своими силами?

Если мы посмотрим на постсоветскую Россию, то понятие «селф-мейд» можно формально применить ко всем без исключения ее гражданам. Любой личный капитал, возникший в это время, был новообразованным, поскольку в Советском Союзе такого понятия попросту не существовало. Но все усложняется, когда мы начинаем размышлять об условиях формирования этого капитала.

Подавляющее большинство тех, кто создавал свой капитал в 1990-х и начале 2000-х годов, пользовались преимуществами, которые едва ли были доступны простым смертным. Даже если они не были выходцами из номенклатурных семей, их родители скорее всего принадлежали к среде советской интеллигенции. Любопытное наблюдение: интеллигентский бэкграунд сверхбогатых русских со всем причитающимся багажом хорошего вкуса и знаний всплывает, когда они хотят подчеркнуть свой высокий культурный уровень и происхождение, но остается за скобками, едва речь заходит о том, что именно помогло каждому из них добиться успеха.

Многие из них любят акцентировать внимание на высоком качестве советского образования. «Никто из нас ничего не унаследовал, — сказал мне Борис Минц и добавил: — Кроме образования». Сидя в своем особняке в Кенсингтоне в Лондоне, русский коллекционер и филантроп Игорь Цуканов делится воспоминаниями о некоторых элементах советского быта: «У нас не было ничего, кроме образования. Единственное, что позволяло образованным людям выразить себя, — это выбор и ассортимент книг на их полках». В семье Цуканова была «большая домашняя библиотека», и, конечно же, он вырос на этих книгах.

Культурные ресурсы — один из факторов, помогающих людям вырваться вперед. Вдобавок к этому в СССР существовали еще и образовательные учреждения, которые способствовали возникновению выгодных связей и головокружительных карьер. Благодаря этому молодые люди, обладавшие большими амбициями, сумели максимально использовать возможности, открывшиеся в начале 1990-х годов.

Так что не стоит удивляться тому, что Михаил Фридман начал свой бизнес с мытья окон, а Герман Хан на первых шагах к богатству продавал на рынке футболки и джинсы. Их первый бизнес был скорее аберрацией, но не чем-то предопределенным судьбой. Оба они были выходцами из интеллигентных семей и учились в хороших университетах. Отец Фридмана — инженер, получивший Госпремию СССР за разработку систем управления воздушным движением. Отец Хана был известным ученым, специализировавшимся на металлургии. Основатели «Альфа Групп» сумели воспользоваться возможностями эпохи, сулившей авантюристам невероятные прибыли. Но в любом случае важным элементом их успеха были социальные связи, которые они получили благодаря своим семьям, в которых росли, и образовательным учреждениям, где учились.

Миллиардер Александр Светаков заработал первые деньги на импортных калькуляторах из Сингапура. Ради экономии он обосновался в подвале квартиры своих родителей на Ленинском проспекте. В доме жили несколько членов московского бомонда, в том числе Константин Эрнст. «Из окна моей комнаты я мог видеть его [Эрнста] комнату», — рассказал мне Светаков, но так и не уточнил, гордиться ли он этим сожительством или содрогается, вспоминая о нем.

http://www.forbes.ru/milliardery/366723-rozhdennye-v-sssr-pochemu-rossiyskie-milliardery-ne-lyubyat-vspominat-90-e?from_alt_domain=1

 

This entry was posted in Blog on by .
Elisabeth Schimpfoessl

About Elisabeth Schimpfössl

My research focuses on elites, philanthropy and social inequality as well as questions around post-Socialist media and self-censorship. I did my PhD at the University of Manchester and taught at Liverpool University, Brunel and UCL before taking up my current post as Lecturer in Sociology and Policy at Aston University, Birmingham, UK. I live in London.